Главная » Интервью » Игорь Стецюк. Проблемы околоджазового бытования

Игорь Стецюк. Проблемы околоджазового бытования

23.03.2009

Игорь Стецюк – музыкант, композитор, блестящий аранжировщик, пианист, дирижер, автор музыки к тридцати кинофильмам, доцент Национальной музыкальной академии Украины им. П.Чайковского, заслуженный деятель искусств Украины. Это интервью музыкант дал на кафедре композиции НМАУ, где он преподает молодым украинским композиторам и музыковедам современные композиторские технологии.

Музыка Игоря Стецюка - славянский джаз-рок с элементами симфонизма.
Американский музыковед Джоэл Макдауэлл

...На "Пісенному вернісажі" я виконувала великий твір Ігоря Стецюка. Сонатна форма, три частини, імпровізація голосом, а глядачі спочатку перезиркуються, потім починають шуміти, розмовляти, а то ще й підвивати. Мені ніхто не аплодував, і залишалося хіба сподіватися на те, що колись люди зрозуміють і оцінять таку музику.
Таїсія Повалій

О.К. - Игорь, я давно с большим интересом и уважением слежу за вашим творчеством. Я редко произношу слово «творчество», не опасаясь его пафоса. Почему, как правило, фигуры малодостойные имеют в современном мире больший резонанс и известность, нежели те, кто этого по-настоящему заслуживают?

И.С. – Потому что в срезе мгновения возникает какое-то «явлени»е-однодневка и становится «бомбой», под которую делают группу, и вся большая страна, и даже соседние страны, ее знают и поют. А буквально на следующий день все для нее заканчивается. Я не провожу параллель с собой, но возьмем фигуру Моцарта – она имеет повседневный резонанс? Да, имеет, но самый скромный, незначительный. Впрочем, если мы проследим, сколько людей слушали его в течение веков, сосчитаем и соотнесем их с тем количеством людей, которые слушали ту быстро забытую песенку, то поймем, что статистика - в пользу Моцарта.

О.К. - Я узнала ваше имя около двадцати лет назад в связи с песнями в исполнении Таисии Повалий. Имя я запомнила, но, честно говоря, оно не резонировало и звучало гораздо скромнее и реже имени певицы. Это несправедливо.

И.С.Мы только записали музыку к четырехcерийному фильму «Осенние цветы» – большой эпической драме. Центральная песня на стихи Николая Бровченко называется «Разрыв-трава». Вчера говорили с ней об этом. Я дружу с Таей с 1986-го года; с ее мужем Игорем [Лихутой] начал дружить чуть позже. Повалий – человек с выдающимися музыкантскими данными: мало кто знает, например, что она хорошая пианистка; во всяком случае, была ею. Она могла петь мою музыку с собственным аккомпанементом, а музыка у меня непростая. У нее блестящие вокальные данные, и то, как они раскрываются, зависит от того, насколько ментальность, вкусы страны, в которой ее данные используются, позволяют это делать. Она пела разную музыку, в том числе мою, которая предполагает определенное мастерство, силу, диапазон, владение аппаратом, артистизм и зрелость. Мы знакомы с очень раннего ее возраста, и она уже тогда проявляла дар интерпретатора. Она исполняла много моих песен. Но я не имею продюсерского дара, и все мои попытки ее «продвинуть» не давали результата. Тогда на радио и телевидении работала профессиональная музыкальная редактура с консерваторским образованием, которая могла ее оценить, понимала, что она собой представляет. Но Тая оставалась чуть ли не на подпевках у певицы N, тогдашней «звезды», которую никто сейчас не помнит. А когда появился Игорь, ее судьба изменилась.

О.К. – Начался рост популярности и одновременно упрощение того, чем она занималась в начале карьеры. Ее музыка двадцать лет назад меня вполне устраивала, и мне казалось, что она была так же понятна буквально массам слушателей. Думаю, эти «массы» по-прежнему в состоянии «потреблять» продукт такого уровня. Популярная музыка ведь тоже имеется, условно говоря, нескольких классов – экстра-класса, более простая и простенькая.

И.С. – Согласен, популярная музыка на Западе стоит на более высокой ступени, чем у нас, да и в бывшем СССР она была высокого качества. Какие имена: Дунаевский, Островский, Бабаджанян, Петров, Эшпай, Крылатов, Зацепин, Таривердиев... Мир очень изменился, и технологии в результате совершенно разрушили искусство. Как в 50-х годах реализовывалась песня? Композитор приносил ноты, чтобы его песню кто-то сыграл. Ее исполняли 95 человек эстрадно-симфонического оркестра, в котором работали участники не только с дипломами консерваторий, но и прошедшие гигантский конкурсный отбор. Так было и в Союзе, и в западных странах. Это означало, что музыканты не могли не вносить своего отношения в то, что играли. И дирижеры старались исполнять именно музыку, а не что-то простенькое для невзыскательных вкусов. Простенькую музыку ставили... ну, один номер в конце программы – как конфету. Играли в основном то, что отвечало высокому вкусу самих исполнителей. Даже в ресторанах первое отделение музыканты играли «для себя» – фьюжн, джаз, джаз-рок – «фирменный» репертуар, во втором отделении – что-то попроще, и только в третьем – для пьяной публики.

Это была форма бытования популярной музыки, которая почти не выходила за пределы элитарного образованного круга людей. А сегодня любой мальчик, не знающий ни одной ноты, может на Петровке за три гривны в базарный день купить пиратский диск с кучей заготовок, продающихся совершенно легально! Чем порадует продавцов. Ну, заработав денег, он купит тот же лицензионный продукт за 200 долларов. Придя домой, он слепит наборный стандарт, к которому стремится шоу-бизнес. Таким образом, эта музыка полностью выходит из-под власти профессиональных музыкантов, потому что мальчики это делают без попытки что-то искать, они просто зарабатывают деньги. Это я сказал радикальную вещь. Но скажу и нерадикальную: технологии очень снижают квалификацию исполнителей. Когда Синатра подходил к микрофону, позади него находились 95 музыкантов, которые сразу, цельным дублем несколько раз подряд записывали материал. Потом они еще спорили, где лучше было сыграно соло на тромбоне – во второй части цифры «А», например. Сейчас методом многоканальной записи один музыкант, не видя нот в глаза, выходит к микрофону, по одной ноте играет «где попало» и почти «что попало», плохо представляя, что происходит. После чего всякими пикчерами, тюнерами, шифтерами все эти ноты ставятся на свои места, даже если речь идет о живой музыке, и в результате все это приобретает удобоваримые черты.

О.К. – Но, невзирая на расхожий анекдот «сыграй хроматическую гамму, а я нарежу из нее Второй концерт Рахманинова», существует ведь музыка. Стинга, Элтона Джона, Джорджа Майкла, например.

И.С. – Джино Ванелли 56 лет, 67 лет Чику Кориа – это старшеее, уходящее на покой поколение. Конечно, и у нас появляются молодые ребята, которые умеют играть, в частности, джаз, что происходит тоже благодаря технологиям – прежде ведь немыслимо было взять видеозапись какой-нибудь бас-гитарной «Школы игры» и по ней научиться здорово играть. Это положительная сторона технологий. Но она больше дает отрицательный результат, поскольку снижает исполнительскую квалификацию музыкантов. Я двадцать лет в консерватории преподаю эти самые технологии, которые ругаю. Мой предмет называется «Электронный синтез звука». Эта музыка на самом деле не имеет никакого отношения к эстрадной музыке, которую в нашей консерватории никто не преподает. И не знаю, будет ли когда-либо преподавать.

О.К.. – На Западе существует поп-музыка, рок-музыка, джаз и их сплавы. В СССР это все называлось «эстрадой». Давайте определимся в терминах?

И.С. – Да, там есть академическая, народная, поп-музыка, рок, джаз и очень много их сочетаний, синтезирующих эти основные музыкальные направления. У нас это происходило в музыке, называвшейся «эстрадной». В 70-е годы она содержала жанровые признаки рока, джаза. Просто рок не приветствовался из-за своей эпатажной атрибутики.

Сегодня рассматривать слоганы тех лет «рок против наркомании» или «рок против войны» - величайший абсурд. Поскольку тогдашние идеологи цеплялись за слова и внешнюю атрибутику рок-музыкантов. Но нутро, природу не обманешь. Мы представляем не совсем чистых, в наколках и рваных майках, обкуренных или не совсем трезвых людей, - это сегодня они все за здоровый образ жизни.

Рок – это очевидно – очень агрессивная, страшно громкая музыка. Он есть разный, я его знаю, им увлекался, умею пользоваться его стилисткой, но понимаю, что в своей имманентной сущности он действовал по принципу «вот я вас научу любить мир!!!» Рок разрушил то лучшее, что было создано вне академической музыки. Потому что в то время Норман Гранц [легендарный джазовый продюсер, создатель лейблов Verve и Pablo, первооткрыватель талантов и борец против сегрегации, один из успешнейших музыкальных бизнесменов и добрый гений своих артистов, умер в 2001 году в возрасте 83 лет. - О.К.] поднял на филармоническую сцену джазовую музыку и в состав девяноста пяти инструментов симфонического оркестра погрузил группу саксофонов, добавил другие инструменты, относящиеся к неакадемическому инструментарию. Синатра, Стрейзанд, Минелли запели, и это было очень красиво, классно и дорого. Против чего и выступила новая генерация социальной и сексуальной революции 60-х годов, поднявшая на щите рок-культуру как мощный контраверсивный вектор. Как разрушитель, не созидатель, а именно разрушитель того, что было достигнуто. И это соответствовало духу того времени.

О.К. – Да, пришли эмоциональные, смелые, нередко способные, но малограмотные люди, создавшие собственную контркультуру, тиражированную миллиардами записей, которая поглотила молодежь и ее внимание. Но продолжим: есть ли у нас культурные эстрадные певицы, кроме Повалий?

И.С. – В институте Глиэра теперь дают высшее образование, и класс эстрадного вокала, например, начался там с Оксаны Кулаковой, которая сначала училась как эстрадная пианистка.

О.К. – Она была лицом джазового радио «Континент». Где она сейчас?

И.С. – Она не принадлежала никакому агентству. Оксана очень независима, и у нее есть работы, но достаточно закрытые. Ее приглашают на большие площадки, например, в оперный театр, она делает какие-то вещи на корпоративных вечеринках. Я готовлю сейчас с ней неожиданную по жанру новую работу с симфоническим оркестром – музыка демократичная, доступная, плюс неакадемический голос. Она мечтает о чем-то большом и светлом, и так как она очень активна, она этого добьется, я уверен. Наташа Гура - очень хорошая певица, я с ней много работал, но ничего не сочинял для нее, правда. Это была лучшая певица неакадемического направления, которое условно назовем джазом, хотя я не стал бы этот стиль прямо так называть. Сейчас уже у нее не такой яркий голос, хотя мастерство осталось. Есть хорошая певица Ольга Нека.

О.К.– Да, я ее несколько раз слышала с РадиоБэндом. А Гайтана? Она ведь тоже начинала свободно, импровизационно.

И.С. – Она ближе к стилистке соул. Давайте обозначим то, что поют эти певицы, как «дорогая, роскошная неакадемическая музыка». Скажем так, эстрадная музыка, популярная музыка, то, что основано на эстетике «эвергрин». Она не имеет того спроса, которого достойна, ни у нас, ни на Западе, - как это было раньше. Правда, там пытаются сохранить преемственность, культуру. У нас же люди, имеющие выдающиеся способности, вынуждены заниматься непонятно чем, честно говоря. И таких артистов мало знают, они вряд ли могут себя реализовать на большой сцене. Мы наблюдаем парадоксальные явления известности безголосых артистов, - того, что они вдруг претендуют исполнять музыку им совершенно не свойственную, тяготеют к большим оркестрам, например. И этот оркестр – просто часть их шоу. Но люди малоискушенные, увидев их на большой сцене, говорят, «ух ты! да это же симфонизм!» А там – все те же три аккорда...

О.К. – Год назад ваш совместный проект с ManSound в Украине был нетипичным нынче явлением. Все было очень добротно, качественно, выверенно, сделано верно – и звучание оркестра, и аранжировки, и соло инструменталистов, и тандем оркестра с секстетом. Меня то выступление очень порадовало. Как пришла идея и ее реализация?

И.С. – Я с ребятами познакомился еще до того, как возник ансамбль и название ManSound. Был такой коллектив Александра Лысоконя: Jazz-Expromt. Этот ансамбль трансформировался и продолжает работать, думаю, я еще с ним буду сотрудничать [речь идет о нынешнем смешанном вокальном секстете JazzEx - О.К.]. Мне они были интересны, мы дружили и друг друга поддерживали. Потом в середине 90-х мальчики отделились от девочек. Был момент их соперничества. Но в 1996 году я пригласил оба коллектива на запись музыки к циклу телепередач «Шоу долгоносиков», и они работали одновременно. Мне было приятно, что ни те, ни другие не отказали.

Я всегда за ManSound’ом следил с большим интересом, старался их поставить в концерт, если это от меня зависело. Несколько лет назад через них со мной связался австрийский композитор, продюсер и дирижер Зиги Зайгль, у которого свой блестящий, фантастический биг-бэнд молодых ребят. Он попросил сделать несколько аранжировок для фестивальной программы. Был такой коллектив - The Singers Unlimited – своеобразная энциклопедия современного неакадемического вокала. Нужно было сделать несколько оркестровок песен этой группы для ManSound в сопровождении биг-бэнда. Ребята пятнадцать дней откатали на фестивале; я, правда, не поехал из-за сверх занятости в кино. Прошло несколько лет, и вдруг возник концерт во дворце «Украина», что есть большое благо само по cебе. Потому что национальный джазовый продукт на такой сцене - такого прежде не бывало. И мы всё восстановили. Причем если в Австрии это были молодые ребята, то у нас это такие зубры!

У нас было пять оркестровых репетиций. Это мало. Но произошел один из редчайших случаев. Такую музыку сыграть непросто – а я хотел, чтобы это была музыка быстрая, концертная, блестящая (прозвучала только одна медленная вещь). И вот я встал за пультом на киностудии Довженко, и все сразу (!) зазвучало! Причем, правильно, классно, со штрихами, точно, эмоционально, все, как в нотах написано! Это было такое неожиданное счастье – мы занимались только творчеством. Откуда оно свалилось – здесь, в этой стране?! Это было вершиной. И когда мы вышли на сцену, не было не то чтобы мандража, а просто чувство – вот мы сейчас покажем, и мало никому не будет! При том, что там масса подводных, очень тяжелых камней. Но у меня было иррациональное ощущение, что я отрываюсь от земли, вишу в воздухе, буквально воспаряю!

О.К. – Вы замечательно описали свои чувства, то же ощущение было и у публики, я этот концерт отлично помню. Но вы так с пафосом воскликнули: "Откуда в этой стране?" Мы говорим о том, что в популярной музыке у нас скромное образование, засилие низковкусия – и вдруг! Как это происходит? Культура все же хранится, и музыканты спешат откликнуться – и даже не за деньги, а за саму идею, за творческую радость.

И.С. – Да... да. Говоря высоким слогом – это то, что происходит благодаря эволюции, запущенной Богом или природой, как хотите. Что вы ни делайте с культурой, как ни уничтожайте ее, ни душите финансово, а рождаются таланты. Вот откуда у саксофониста Игоря Рудого – парня родом из тернопольского села – такой звук?.. Подчас наши таланты не знают, чем себя здесь занять, куда приткнуться, мучаются, куда-то прибиваются, чтобы заработать. Или едут за границу. Многие уезжают...

О.К. – Назовите наших музыкантов такого уровня, пожалуйста.

И.С. – Юрий Шепета, Игорь Закус, Игорь Рудый, Артем Менделенко, Дмитрий Александров, Владимир Копоть, Валерий Щерица, Сергей Овсянников... всех не упомнишь. Из вокалисток – Оксана Кулакова и Ольга Нека. Это если речь идет исключительно о джазовых музыкантах. Если же говорить об "эстрадных" исполнителях, то Повалий's number one! Еще Ани Лорак.

О.К. – Может ли быть у нас преодолен качественный разрыв между академическим и эстрадным образованием?

И.С. – Нет. Могут только рождаться самородки, о которых мы говорим. И если у них будет возможность мировой интеграции (я вообще-то категорически против глобализации по целому ряду обстоятельств). Но! Если человек из Киева сможет работать в Нью-Йорке, тогда он просто будет себя реализовать там. Джаз – это музыка той стороны планеты. Так же, как шансон – достижение Франции, бельканто – Италии (позже экспортировавшей его в Метрополитен оперу), а в России – классический балет. Всякая традиция не возникает на пустом месте. В ее основе – психофизиологические корни, ментальные особенности бытования национальных культур. И делайте, что хотите, но джаз – это не наша культура. И хотя тот модный джаз в СССР в 20-30-х годах ХХ века стал на время нашей культурой, но это был не американский джаз. Это была другая музыка.

О.К. – "Господин великий Новгород" Андрея Товмасяна?

И.С. – Вот, совершенно верно! Или у Олега Лундстрема "Эй ухнем". Это вообще сложный теоретический вопрос – что такое джаз. Вот русский рок – абсолютно самобытное явление, это больше наша культура. И вскоре после 50-х годов, когда был основан западный рок, у нас уже была собственная прочная рок-традиция. Мою музыку американский музыковед Джоэл Макдауэлл определил как "славянский джаз-рок с элементами симфонизма"... Я с определением согласен, потому что джаз-рок – это конгломерат, в котором есть много составляющих. У Мустафа-Заде была своя музыка, но это не джаз, а современная импровизационная музыка, испытавшая величайшее влияние джаза.

О.К. – А есть ли украинский джаз? Концерты Игоря Закуса – как классифицировать?

И.С. – Это так же сложно определить, как ответить на вопрос об электронной музыке. Молодняк считает, что электронная музыка – это дискотечное кислотное варево, которое несется у них в наушниках в метро. А Варез и Штокгаузен – это кто? А ведь у них практически нет ничего общего. В украинском джазе есть отдельные люди, которые умеют играть традиционный и современный джаз лучше среднего американского джазового исполнителя. Чувствуют природу свинга как движения. Есть те, кто делает отличные оркестровки. Есть и те, что сочиняют. Это не музыка этой земли, но здесь играют эту музыку. В этом смысле здесь джаз есть. Закус все делает талантливо. Начиная c того, как играет – и слэпом, и на безладовом, и на ладовом басу, и традиционную, и ультрасовременную музыку, граничащую с авангардом, - и заканчивая тем, как сочиняет. То благороднейшее занятие, которым он занимается как продюсер – это все я поддерживаю, люблю его и безмерно уважаю. При этом то, что он делает, все же не является в традиционном смысле джазом. Если говорить о таком явлении – оно самобытное, украинское – Закус, Шепета, но это не есть джаз в его исконном смысле.

О.К. – Знаете, Игорь, у меня на эту тему бывает полемика с разными знатоками. Они определяют джаз как определенную стилистику – до бопа, включая и его. А дальше - любые поиски, привнесенные в джаз электронной, этнической, камерной академической музыкой, отметаются и называются чем-то иным, но не джазом, часто просто импровизационной музыкой.

И.С. – Я не встану на позицию стилистических отметаний, а скажу, что когда украинский джаз захочет родиться, он превратит эту музыку в «неджаз».

О.К. – Вы отметили, что пересечения академической и неакадемической музыки никогда не произойдет.

И.С. – Я неудачно выразился. Потому что всю жизнь работаю именно над этим. Это самое интересное, что может быть. Поскольку академическая музыка существует для очень узкого круга слушателей. А нынешняя «эстрадная» чрезвычайно примитивна и неинтересна профессионалам. Когда я сочиняю музыку крупных форм, там всегда присутствует симфонический тип развития. Потому что я это люблю и так чувствую. При этом стараюсь, чтобы это было достаточно демократично. Моя музыка достаточно непроста, но она во много раз демократичнее музыки моих коллег, работающих исключительно в академических направлениях. Мне кажется, что именно таким способом она выживет, и преимущественно в кино. Вот почему я люблю кино.

О.К. – А что вы читаете?

И.С. – Люблю классику. Для меня первым в списке идет имя Владимира Набокова. Иногда у меня в голове рождаются какие-то стилизации его произведений.

О.К. – Как вы относитесь к политическим проблемам?

И.С. – Меня устраивал президент Кучма во всем, потому что он мне не мешал, не превращал мое существование на уровне бытования в ад. Как это умудряются делать сегодня...

Американский музыковед Джоэл Макдауэлл: музыка Игоря Стецюка - славянский джаз-рок с элементами симфонизма.

...На "Пісенному вернісажі" я виконувала великий твір Ігоря Стецюка. Сонатна форма, три частини, імпровізація голосом, а глядачі спочатку перезиркуються, потім починають шуміти, розмовляти, а то ще й підвивати. Мені ніхто не аплодував, і залишалося хіба сподіватися на те, що колись люди зрозуміють і оцінять таку музику.
Таїсія Повалій