This Is The Thing

07.02.2011

The Thing

Независимо от того, сколько концертов удается посетить, после некоторых из них остаются особые впечатления. Такие концерты нередко вспоминаются и через год, и через два, и иногда, когда в памяти уже стираются конкретные подробности и детали, остается лишь яркий сгусток эмоций. С этим, конечно, можно поспорить, но вашему покорному кажется, что именно ради таких впечатлений и стоит посещать концерты. Чтобы они задели какую-то глубоко спрятанную струнку, которая будет резонировать и вибрировать еще долгое время после самого выступления.

Как можно было догадаться, такая преамбула была выбрана, потому что концерт, о котором я буду рассказывать, стал именно таким событием. Если коротко попытаться объяснить тем, кто не знает музыку The Thing, что она из себя представляет, то получится примерно такое: при всей фри-джазовой неортодоксальности, музыканты умудряются, пусть не по форме, но по духу, играть самый что ни на есть фри-джаз. И если среди других проектов участников The Thing саксофониста Матса Густафссона (Mats Gustafsson), контрабасиста Ингебрита Хокера Флатена (Ingebrigt Haker Flaten) и барабанщика Пола Нильсена-Лава (Paal Nilssen-Love) можно насобирать множество разнообразных "музык", которые иногда называют современными, импровизационными, неидиоматическими, свободными, то само трио - это первое что приходит на ум, если хочешь посоветовать послушать настоящий фри-джаз вживую кому-то, кому не довелось пожить во времена Альберта Айлера и Джона Колтрейна. Словом, The Thing - неординарное явление фри-джазовой сцены, и их выступление в равное мере неординарное событие.

Неспешно собирающаяся аудитория сразу же смогла оценить фирменное жестокое грувовое звучание коллектива. С первой же композиции Матс Густафссон опрокинул в зал месиво из неровных рваных рифов, периодически сходящихся и расходящихся с ритм-секцией в характерном цепляющем свободном свинге. Жесткая импровизация, во время которой чрезвычайно мощный саксофон Густафссона срывался в экстатические завывания, постепенно сбавила напор. Ингебрит выдавал протяжные звуки с помощью смычка, поддержанные такими же тянущимися, едва заметными, высокими нотами из баритон-саксофона Густафссона. Затем оставшийся наедине с инструментом, Пол Нильсен-Лав продемонстрировал великолепную технику, просолировав почти на одних только хай-хетах, умудрившись даже с таким инструментальной минимализмом привести зал в полнейший восторг.

Снова продолжая концерт в таком же жестком импрове, Ингебрит жестко дергал струны, в то время как, Пол агрессивно выстукивал по выкинутому на рабочий барабан полотенцу. Баритон Густафссона поверх ритмичного вепма периодический отыскивал отчетливые фразы, но чаще уходил в вольное плавание в верхнем регистре. После жесткого цепляющего грува скандинавы показали и другую грань своей музыки - атмосферную композицию, нечуждую традиционному норвежскому джазовому мелодизму. Пол блестяще подчеркивал такую атмосферность, выстукивая молоточками и легко проходясь по тарелкам. Переходя с жестких ритмически концентрированных композиций в совершенно другую область, с завораживающими мелодическими линиями, скрепленными смычком Ингебрита или с умышленным сонористическим "размазыванием звука", музыканты продемонстрировали, что они не собираются брать одними лишь напором и мощью.

Стоит отметить, что в выступлении тяжело было отыскать импровизацию на тему. Музыканты, скорее, общаются на определенном, понятном друг другу, языке, обрывками фраз, слов, предложений. Короткие ритмичные рифы появляются и пропадают то тут, то там. Контрабас буквально замирает и производит одну и ту же ноту, в чем ему вторит саксофон. Все эти фразы сплетаются в одно лоскутное полотно, чрезвычайно насыщенное и удивительно в итоге целостное.

Кроме того, если даже альбомы, студийные и концертные, дают понять, что The Thing не обыденный ново-джазовый коллектив, то живой концерт, отыгранный анплагд, во время которого кроме самого звука можно наблюдать, за специфической "хореографией" коллектива, за тем, как именно происходит общение внутри трио и за тем, как кучно собранные на сцены музыканты, производят такой же уникально кучный и логично целостный звук, - заполняет восприятие их музыки совершенно новыми впечатлениями и дает увидеть до того не видимые оттенки коллектива.