Память освобождает: интервью Чарлза Гейла

Charles GayleЧто-то мистическое с самого начала творилось вокруг турне фри-джазовых музыкантов из Нью-Йорка. Или в музыке настолько откровенной и бескомпромиссной по сути своей это просто природный результат колоссального жизненного напряжения? В любом случае, просто факты. Идея тура родилась во второй половине 2009 года как серия концертов трех легенд – саксофониста Чарльза Гейла (Charles Gayle), барабанщика Сани Мюррея (Sunny Murray) и контрабасиста Норриса Джонза (Norris Jones) или, как его еще называли, Сироне (Sirone). К сожалению, последний умер в конце октября. Но музыканты решили не отменять гастроли, найти нового басиста – им стал Джуини Бут (Juini Booth), и посвятить тур ушедшему товарищу. Так тур получил название "In Memory Of Sirone".

Еще одна неожиданность ждала всех уже в Европе. Санни Мюррей, которого принято считать основателем фри-джазовой барабанной традиции, отыграв три концерта, был госпитализирован в Польше из-за сердечного приступа. Ему на замену пригласили Роджера Тернера (Roger Turner), ударника из Лондона. Таким образом проект, получив статус международного, продолжил свой путь и после Амстердама, Берлина, Парижа, Вены (всего одиннадцать городов) 3 марта добрался до Запорожья, чтобы выступить в ДК "Металлургов".

Чальз Гейл: Это честь для меня, что мы можем играть здесь для того, чтобы почтить память Сироне. Мы ведь должны были приехать вместе. Я просто как-то позвонил ему и предложил сделать тур. Он очень обрадовался, – в последнее время не так часто удавалось ездить, – и с удовольствием согласился. Потом к нам присоединился Санни. А вскоре Сироне не стало… Мне грустно, конечно. Он был прекрасным басистом и прекрасным человеком. Я знал его очень долго, мы много работали вместе, были близкими друзьями. Я бы даже сказал, он был мне как брат.

Гейл – отдельная тема для розговора. Этот высокий и худой человек в пиджаке с заплатками на локтях объединяет в себе две, на первый взгляд несовместимые, вещи. Исключительную скромность и безапеляционную преданность собственным представлениям о том, какой должна быть музыка. Критики говорят о нем как о наследователе традиций Альберта Айлера (Albert Ayler) и Джона Колтрейна (John Coltrane). Но за этими словами стоит нечто большее.

Ч.Г.: Я хочу быть действительно непредсказуемым. Иначе мне становится скучно с собой. Я изменяюсь каждый день, это часть моей жизни. И музыку свою стараюсь делать такой же. Иногда я выхожу на сцену и не думаю о том, как звучит то, что я играю. В этот момент для меня главное – развиваться, открывать что-то новое здесь и сейчас, прямо перед зрителями. Я не против того, чтобы чувствовать себя дискомфортно, психологчески. Это условие развития. Я пытаюсь избавиться от тех моделей мышления, которые закладываются во время учебы и практики. Хочу постоянно развиваться и меняться.

Чарльз наверно даже чересчур яркий пример того, как музыка буквально становится смыслом жизни. Родившись в 1939 году в Буффало, он с детства слушает много госпела и блюза. В течение нескольких лет берет уроки игры на фортепиано и даже дебютирует как пианист. А в конце 50-х наконец находит свой инструмент – саксофон, на котором он учится играть самостоятельно. В 72-м переезжает в Нью-Йорк и становится бездомным музыкантом. Около 20 лет скитается по заброшенным домам. Играет на своем тенор-саксе на улицах и станциях метро по 4-5 часов в день, зарабатывая всего пару долларов на обед. При этом он почти не исполняет определенных мелодий, которые могли бы надолго приковать внимание прохожих. Чаще воспроизводит что-то для них маловразумительное, копируя вой сирен, плач детей и все то, чем богата звуковая палитра большого города. Все это продолжается примерно до конца 80-х, когда продюсер клуба Knitting Factory замечает Гейла и начинает устраивать ему выступления. С тех пор самобытный музыкант начал получать должное признание, хоть и с серьезным опозданием. Один из трех альбомов, которые были выпущены на шведском лейбле Silkheart в 1988 так и назывался "Homeless" – бездомный. А "Touchin’ On Trane", записанный в 1993-м вместе с контрабасистом Уильямом Паркером и барабанщиком Рашидом Али, окончательно закрепляет за ним место в первом эшелоне фри-джазовых исполнителей. На сегодня количество его альбомов – более 30, приблизительно по одному на каждый год неизвестности – явственно свидетельствует: ему все еще есть что сказать. Теперь Чарльз живет в небольшой двухкомнатной квартирке в нью-йоркском районе Ист-Виллидж, раз в несколько лет ездит с концертами в Европу, выступает на сценах разных стран уже не под урбанистический шум, а вместе с коллегами-джазменами, преимущественно в составе трио. Правда иногда, по его словам, все же по старой привычке спускается поиграть в метро.

Этот приезд в Украину второй для американца. В 2008-м он уже был в Запорожье в составе "Charles Gayle Trio".

Ч.Г.: В первый раз я был даже немного шокирован. Вы знаете, я попутешествовал по миру немного, мне уже 115 лет (смеется), но такого отношения как здесь, в Запорожье, я не встречал нигде. Нас, конечно, везде хорошо принимают, но здесь – что-то особенное. Организаторы заботятся о всех деталях, окружают вниманием, дарят подарки. Я даже сказал Джуини и Роджеру, которые здесь впервые: "Приготовьтесь. Это будет нечто!"

В двух словах – точнее, в двух отделениях – про сам концерт. Два часа с "хвостиком"-перерывом музыканты радовали нас своим присутствием на сцене. Общее настроение программы получилось скорее лирически-грустным. А вторая композиция, метко названная моим коллегой "реквиемом", с протяжными стонами саксофона и виолончельно-смычковыми раздумиями создала прямо-таки жуткую атмосферу. Пожалуй, это и была квинтэссенция того самого "in memory". Тернер оказался довольно агрессивным и симпатично-громким в своей игре барабанщиком. Не лез за музыкальным словом в карман, выстукивал со вкусом и вообще вел себя, не смотря на внешнюю сдержанность, весьма темпераментно. Кстати, шляпа, в которой он потом вышагивал по холлу, имела оглушительный успех у женщин: Роджера можно было наблюдать "зафиксированным" то возле одной стены, то возле другой в страстных объятиях перед объективом. А контрабасисту Буту, по моему мнению, не хватало скорости. Может быть это боповые рефлексии, а может – исключительно сайдменовская скромность. Но очень-очень хотелось услышать от него больше, чем просто "пум-пум, пум-пум", тем более во время собственного соло. Кажется, Джуини не всегда чувствовал себя максимально комфортно. Хотя он неплохо вписывался в общую картину, когда поддерживал коллег. А Гейл, конечно, был на высоте. Экспрессивный и громкий, иногда резкий в игре на саксофоне, он временами переворачивал все внутри своими изобретательными партиями. А еще традиционно садился за рояль, фактически расширяя трио до квартета в спрессованной памяти слушателя. За клавишами он завершал первое отделение, а во втором посвятил им целых полчаса. Мы услышали несколько пьес, оперирующих категориями блюза, регтайма и порой даже классики, при поддержке ритм-секции и без таковой. Одним словом, взыскательному меломану было что распробовать.

Ч.Г.: Роджер хорошо вписался в нашу компанию. Раньше я даже не слышал о нем. Нам нужно было быстро найти кого-то, и наши агенты предложили его. Он играет немного по-другому, не так, как американцы, и именно этим разнообразил наше общее звучание. Для меня сегодняшняя программа – это возможность поиграть разную музыку: не только авангард, но и регтайм с блюзом – мне не интересно играть все время одно и то же. И сделать это как-то лично, пропуская через себя.

На пресс-конференции уже немного подуставшие музыканты делились впечатлениями от концерта и публики. Особенно приятно было слышать идеальный лондонский акцент Тернера. Правда, организаторам немного не повезло с переводчиком. Было несколько "ляпов" и серьезных искажений сути. Хотя, учитывая, что большинство людей сейчас владеет английским, это не должно повлечь каких-то серьезных последствий для тех, кто освещает событие.

Роджер Тернер: Что мне дало участие в этом проекте? Ну, прежде всего мне заплатили (смеется). На самом деле, это очень интересно для меня – встретиться с новыми людьми и поиграть с ними, это возможность общения. И вообще, мы здорово провели время. В современной Англии культура как-то застывает, хочет быть в "безопасности". Промоутеры предпочитают заниматься проектами, более "удобоваримыми" для публики. В Украине, несмотря на какие-то политические трудности, о которых я читал недавно, публика открыта и испытывает определенный голод в отношении более радикальных проявлений культуры. И вы в свою очередь накормили нас, дали то, что очень трудно получить в западной Европе. И это правда здорово!

Джуини Бут: Я восхищен публикой. Правда. Наверное это связано с тем, какую музыку вы слушаете всю жизнь, может с европейской классической музыкой. У вас есть глубокое эмоциональное восприятие той музыки, которую мы играем. В отличие, например, от Америки. Там такая музыка недостаточно оценена. Потому что Америка молодая страна, там людям ближе музыка, которая "на поверхности", а эта музыка немного "глубже". Я думаю, украинцы могут воспринимать ее глубину. Я живу в Ист-Виллидж в Нью-Йорке, я переехал туда, как и многие музыканты из-за атмосферы этого места, либеральной атмосферы. И там, кстати, много людей с украинскими корнями. И мне приятно сейчас находиться на их родине.

Ну и еще немножко горчицы. Несмотря на слова музыкантов о том, что украинская аудитория готова к "проявлениям более радикальной культуры", я лично знаю двоих, даже троих людей, которые ушли со второго отделения. Остается только надеяться, что они срочно побежали переслушивать всю дискографию Санни Мюррея.

Ч.Г.: Все время, что я играю, я не понимаю, почему люди приходят слушать меня. Я только маленький Чарльз Гейл. Поэтому спасибо вам за это. Если вы это слушаете, то у вас открытый ум и открытое сердце. Музыка, которую мы играем, не для всех. Любая музыка не для всех. Но кому какое дело? Я, конечно, объединяю в себе разные качества, как большинство людей. Но хочу, чтобы музыка проникала в сердца людей, чтобы она выражала любовь. Я хочу заставлять людей смеяться и плакать от радости. Я посвящаю музыку Богу. Если я сыграю так, что понравиться ему, то и остальным людям наверняка она понравится. Это как молитва. Ты отдаешь. Ты не можеш ни за чем спрятаться. Когда ты на сцене, то в этот момент открываешь свою душу и отдаешь то, что внутри. Ты можешь, конечно, ошибаться,. Но на сцене ты обладаешь свободой говорить от своего имени.

Что тут еще добавить? Наверное только то, что слова этого человека не расходятся с делом. И он действительно пробирает тебя насквозь. Стоя на сцене, или рядом с тобой на ночной ветренной улице. И после каждой музыкальной фразы, и после каждого слова ты понимаешь – да, только так и никак иначе. И невольно проникаешься этой внутренней свободой.