Украина на орбитe Grammy: Андрей Пушкарев

Группа Андрея ПушкареваПрестижная американская музыкальная премия Grammy присуждается в 108 категориях. На ее соискание авторитетная международная экспертная комиссия отбирает несколько претендентов в каждой номинации, рассматривая записи всех жанров музыкального искусства – от фолка, рока, джаза и рэпа до оперы, оратории и камерной музыки.

Впервые в истории Украины на соискание Grammy выдвигался "Реквием" украинца Валентина Сильвестрова в исполнении Академической хоровой капеллы "Думка" (хормейстер Евгений Савчук) и Национального заслуженного академического симфонического оркестра Украины под руководством Владимира Сиренко. Диск не стал победителем, но даже номинирование является подтверждением высокого международного признания.

И все же в Украине есть единственный обладатель премии Grammy: молодой исполнитель на вибрафоне – ударном инструменте из рода металлофонов Андрей Пушкарев. Он с 1999 года работает в составе камерного оркестра "Кремерата Балтика", которым руководит уроженец Риги, воспитанник Московской консерватории, ученик Давида Ойстраха, лауреат I премии конкурсов им. Королевы Елизаветы в Бельгии, им. Н. Паганини в Генуе и московского им. П.Чайковского, выдающийся скрипач Гидон Кремер. Его замечательный коллектив был создан восемь лет назад в основном из студентов и выпускников Рижской консерватории. За короткое время оркестр объездил весь мир, выпустил одиннадцать CD и в феврале 2002 года за альбом "After Mozart" был удостоен 44-й премии Grammy в номинации "Classical Music: Best Small Ensemble Performance" (Классическая музыка: лучшее исполнение маленьким ансамблем). В составе оркестра в качестве одного из солистов премию получил и Андрей Пушкарев. Мне удалось встретиться с музыкантом в Киеве в конце августа после прошедшего на эстраде Мариинского парка джазового концерта и взять у него интервью.

Если на Западе кто-то выбивается “над другими», потому что от Бога ему дано больше, то он моментально вырастает в звезду, потому что на тех технологиях талантливому человеку очень просто вырасти.
Вибрафонист Андрей Пушкарев

– Андрей, сначала, пожалуйста, расскажите о себе как музыканте: какое у Вас образование, кто Вас учил?

– В возрасте пяти лет я поступил в музыкальную школу-десятилетку им. Лысенко по классу фортепиано. Почти до 8 класса моим педагогом была Нина Митрофановна Найдич. Спасибо ей огромное за заложенную профессиональную базу. В 6-м классе я увлекся футболом, и "планка пошла вниз". Когда наступил конкурсный 8 класс, я был вынужден либо забрать документы, либо менять специальность. Мне дали академотпуск, и я подготовился по ударным инструментам. Год, в восьмом классе, я учился у Дмитрия Ульянова, после ухода которого в школу пришел педагог, научивший меня всему, что я умею: Александр Евгеньевич Блинов. В его классе я занимался и в консерватории, консультировался с ним и после ее окончания. Я ему очень благодарен, он заставлял нас заниматься, импровизировать. Блинов постоянно ищет информацию из Америки, Европы и привносит ее в свою работу.

– Как Вы, часто бывая на Западе, оцениваете украинское музыкальное образование?

– Мне трудно говорить об образовании нашем в общем, но таких педагогов, как Блинов, в Европе нет. Уровень, на котором играют там, меня не удовлетворил никоим образом. К сожалению, с американской ударной школой я близко не знаком, не знаю их специфики обучения, но слышал репетиции нескольких американских оркестров, и меня приятно удивило высокое качество работы их ударных групп. Видимо, обучение там поставлено серьезно.

– У нас все держится на личностях педагогов, а системного образования почти нет. К счастью, учителя, такие, как ударник Блинов, саксофонист Василевич или фаготист Апацкий, у нас есть.

– Согласен, у нас все решает индивидуальность педагога, так как отсутствует материальная база, нет методик. Посмотрите, на чем учат играть детей в школе Лысенко, какие там плохие инструменты, а в консерватории, где они чуть получше, инструменты не соответствуют даже уровню немецкой деревеньки. Я был в городке Детмольде, что размером с Троещину, где меня впечатлила музыкальная школа, и при ней “Percussion-haus” – двухэтажный отдельный дом, предназначенный для обучения желающих освоить ударные инструменты, с отдельными студиями, в которых четыре маримбы, три вибрафона, три комплекта литавр, три ударные установки и несколько громадных ящиков с "мелочевкой". Я ходил по классам, как на экскурсии.

– Каковы Ваши музыкальные предпочтения? Я слушала Вас в известном киевском проекте "Единорог" Алексея Александрова и его Er. J. Orchestra. Как Вы определите этот стиль?

– Я работаю в разных направлениях: современная и классическая академическая музыка, джаз, танго. Музыка Александрова ближе к джазу и мне ужасно нравится. Ребята работают очень интересно и быстро: я прихожу на пару репетиций, а иногда играю совсем без них, например, приехал на запись альбома "Единорог", в студии поиграл, Алексей похвалил, записали, и я уехал. Обожаю Пьяццоллу, которым меня заразил Кремер.

– Я тоже впервые услышала его замечательную музыку в качестве двух последних пьес-бисовок в киевском концерте Кремера много лет назад. Расскажите о своей работе в его "Кремерате".

– Оркестр "Кремерата Балтика" не имеет постоянной базы. В нем 26 участников, которые собираются на короткий недельный репетиционный период перед гастролями, готовят программу и с ней отправляются в поездку. Состав оркестра за 8 лет существования почти не изменился, ребята сыграны, все "хватают на лету". Гидон для меня во многом является эталоном: как он строит репетиции, планирует и рассчитывает время, решает глобальные для коллектива вопросы организации тура – куда ехать, что играть, замены и приглашения. Он потрясающе дирижирует оркестром, одновременно играя на скрипке как солист. Он не "художественный руководитель", это словосочетание отдает домом культуры. Не знаю аналога русского слова, но по-английски его можно назвать "artistic leader". О том, какой Кремер музыкант, знают все. Он все время в поиске, ищет свою дорогу, пытается сделать все по-своему, за что бы ни брался: "Сезон Вивальди" или написанные для него пьесы Гией Канчели, Леонидом Десятником, Арво Пяртом, – в любом случае это будет его преломление. Поэтому с ним все время интересно. В Киеве я сделал пробную запись в составе трио с бас-гитарой и барабаном, и мне было ужасно страшно, я обливался холодным потом: что скажет Гидон. Прослушав ее, он счел, что не хватает самобытности, это его кредо: все время искать себя. И если сравнивать Кремера с другими современными скрипачами, то он не "из инкубатора", как многие из них.

– В интервью, взятом мною год назад у Леонида Чижика, знаменитый джазовый пианист много времени уделил рассказу о сотрудничестве с оркестром "Кремерата Балтика". Расскажите, пожалуйста, о Ваших творческих встречах с выдающимися музыкантами.

-На диске "Kremerland" вышла фантазия для фортепиано с камерным оркестром, записанная на тему Ля-мажорной сонаты Моцарта с нами Чижиком. Для Гидона за ночь Чижик придумал две вариации, все делалось "на ходу". Оба музыканта очень высокого уровня, даже наблюдать за такими мастерами очень интересно, а участвовать в процессе – вдвойне. Во время концерта в Карнеги-Холле, когда Чижик прилетел в Нью-Йорк с "перепадом" в семь часов, он чуть-чуть поспал, был на репетиции в три часа дня, что соответствует европейским 10 вечера, отлично, ярко отыграл программу в 8 вечера (3 часа ночи по-европейски – фантастика!) и улетел обратно в Мюнхен. С выдающимся японским виолончелистом Йо-Йо Ма (Yo-Yo Ma) мы исполняли концерт для двух виолончелей и оркестровую версию соль-мажорного шубертовского квартета. Мне доводится делать оркестровки для “Кремераты”, в частности, произведений Пьяццоллы. В репертуаре коллектива есть версия его “Либертанго” для вибрафона, скрипки и камерного оркестра. В Японии Гидон поручил мне за пару дней до концерта сделать версии оркестровок, чтобы привлечь Йо-Йо-Ма-сан в нашу компанию. Я сделал сольную партию для виолончели, пометки в партиях Гидона и оркестра, сам же играл напамять, предпочитая хранить все в голове. Публика принимала нас "на ура", и хотя виолончелист был очень простужен и концерт играл "на таблетках", он пригласил весь оркестр в ресторан (кажется, был его день рождения) и поблагодарил нас за работу, выразив отдельную признательность за оркестровку, правда, он сразу убежал, так как едва держался на ногах.

– Чтобы получить возможность точнее представить график Вашей работы, расскажите, пожалуйста, как выглядел последний тур оркестра?

– Он состоял из трех фестивалей. Два из них организованы Гидоном: первый проходит в Сигулде, в 50 километрах от Риги. Это шестидневный фестиваль, во время которого ежедневно происходят два концерта, и с утра до вечера либо играешь, либо занимаешься и репетируешь. После концерта в Риге, одновременно являвшегося заключительным концертом Сигулдского фестиваля, мы "нырнули" в фестиваль Кремерата-музыка в австрийском Локенхаузе, основаном Гидоном в 1981 году, и нынче я участвовал в нем в седьмой раз. Там потрясающая атмосфера: сформированные традиции, артисты и публика приезжают к Гидону как в гости. Никто не получает никаких гонораров, он просто приглашает друзей. Ресторан, где все едят, одновременно является местом, где музыканты начинают сотрудничество. Нередко подходят незнакомые коллеги, обращаются: "простите, вы ударник? меня зовут Джошуа, у меня есть интересные ноты, давайте поиграем вместе." Две репетиции, и мы на сцене. Публика постоянная, многие приезжают на концерты больше 20 лет. В этой небольшой деревеньке в ста километрах от Вены два концертных зала: в замке, где около 500 мест, и в церкви на 150-200 человек. Они всегда полны. Последний, 3-й фестиваль тура был в Швейцарии, где 4 августа я солировал в дневном концерте, исполнив джазовые обработки всех пятнадцати двухголосных инвенций Баха, а вечером мы играли Пьяццоллу.

– На западе огромное количество фестивалей классической музыки, которые посещают многие тысячи людей. У нас же большую часть филармонической публики составляют музыканты, поддерживающие свою профессиональную форму. Пианист Михаил Плетнев рассказывал об антарексах – выставленных на улицу огромных экранах, дающих возможность во время западных фестивалей не попавшим в зал любителям все же увидеть и услышать происходящее. У нас же, наоборот, ставятся заграждения, чтобы те, кто не может купить билет, ничего не узнали. Есть ли путь, по которому мы можем пойти, чтобы воспитать интерес к серьезной музыке в широком обществе?

– Во время вчерашнего выступления в Мариинском парке я отметил, что было очень много слушателей 18-22 лет, которые за 50-70 гривень билет купить не могут, но стояли за оградой. Многие концерты интересны, но недоступны. Впрочем, публика ходит не на то, что дешево, она выбирает высокий уровень. Помню, как я пробрался на концерт саксофониста Мишеля Порталя: в зале консерватории существует ход под сценой, которым часто пользуются студенты.

– У Вас есть семья? Вы могли бы прожить у нас, не работая на западе?

– У меня двое детей: семилетний сын и трехлетняя дочка. Жить у нас трудно, и я оббиваю пороги посольств, чтобы открыть визы и около 180 дней в году проводить за границей. Я “верой и правдой” служил восемь лет в оркестре Национальной филармонии у Николая Дядюры, из которого отчасти из-за зарубежных поездок мне пришлось уйти.

– Как известно, несколько лет назад в России дали гранты пяти лучшим симфоническим оркестрам. Как Вы это оцениваете?

– Честь и хвала Путину, он дал пристойный шанс музыкантам для жизни, нормальные человеческие зарплаты (ставки в оркестрах Большого театра, Мариинского, Заслуженного симфонического оркестра России и еще 2-х коллективов колеблются в пределах 800-1500 долларов, авт.). Эксперимент себя оправдал, возможность дальнейшего государственного финансирования была найдена, и слава Богу. Мне, например, очень больно смотреть на то, что происходит с нашим оркестром радио. Ставки в Украине не высоки, а там просто мизерные, и работать невозможно, хотя когда-то это был один из трех лучших украинских коллективов наряду с оркестром оперы и Госоркестром (теперь Национальным симфоническим, авт.).

– Расскажите о концерте-дуэте Кремер-Пушкарев, состоявшемся в 10 часов вечера 27 марта в Национальной филармонии Украины.

– Идея принадлежала Гидону. Мы играли несколько версий произведений Пьяццоллы для вибрафона и скрипки. У Гидона есть в запасе залежи современной музыки, где он их откапывает – я не знаю. Он нашел вариации на тему Страстей по Матфею Баха для скрипки соло и подвесной тарелки российского композитора Владимира Кобекина, отыскал пьесу чешского композитора Любоша Фишера, где заняты литавры, колокола и скрипка. Их мы играли в этом концерте. Потом Гидон исполнил соло Чакону Баха, а я – три джазовые обработки баховских двухголосных инвенций. Оба украинских концерта – в Киеве, и еще мы с Гидоном побывали в Полтаве, организовала Мирося Которович, дочь скрипача Богодара Которовича, тоже способная скрапачка и прекрасный организатор. График Кремера очень плотный, другого времени для выступления у него не было, вот и играли в 10 вечера. Фактически, он живет в гостиницах, хотя дом в Париже есть, у него две дочки, но он там проводит две недели в году.

– Расскажите об идее джазовых инвенций.

– Однажды в Киве, наслушавшись Жака Лусье, автора известных фортепианных джазовых обработок Баха, я на рыбалке подумал: а что, если сделать джазовую инвенцию для вибрафона? Стал напевать варианты, постепенно сложилась музыка, и через три дня Блинов ее похвалил. Позже, когда я сыграл ее в концерте как солист уже в туре с "Кремерата Балтика", Гидон предложил попробовать еще несколько таких джазовых обработок. А затем посоветовал ввести в мой репертуар все 15 инвенций, каждую в манере разных известных джазовых пианистов, и назначил срок готовности. Я, в отличие от Гидона, который работает по 20 часов в сутки, человек ленивый. Предложение он сделал осенью, и в конце марта прямо вплотную к фестивалю в Базеле появились стилизации почерков Оскара Питерсона, Чика Кориа, Мишеля Камило, Джорджа Ширинга, Скотта Джоплина, Херби Хенкока, Эррола Гарнера, Дэйва Брубека, Гила Эванса и других. Последнюю я доделывал буквально перед концертом в Базеле.

– Как Вы оцениваете украинский джаз, есть ли у нас джазовые музыканты, приближающиеся к мировому уровню?

– Во вчерашнем выступлении особо хочу выделить пианиста Петра Пашкова. Есть еще несколько музыкантов, работающих интересно, например, контрабасист Макс Гладецкий. Но у нас нет своей джазовой исполнительской школы. Есть джазовое отделение в Глиэровском училище, но импровизации ни там, ни в институте культуры никто толком не учит, а это целая наука. Как делаю я? Снимаю пьесу "на слух", пытаюсь играть в таком же стиле, обыгрывая гармонию. Но это ведь интуитивно, а должно быть выверено.

– Чижик говорит, что на западе, где он много лет преподает, с технологиями все четко, однако на ирреально-художественный уровень выходят единицы. У нас наоборот: много талантов, самобытных учителей, но нет системы образования. В Москве в методкабинете министерства культуры есть программы по всем джазовым дисциплинам. А у нас– ноль.

– Согласен, школ у нас нет. Тэп-гитарист Энвер Измайлов занимался собственными поисками, работал часами, годами, и что нашел, то и играет. ManSound берет хорошую музыку, записи западных вокальных коллективов, и приплюсовывает, что Бог им дал, на том и держится. А школы, как таковой, у нас джазовой нет. Если на Западе кто-то выбивается “над другими», потому что от Бога ему дано больше, то он моментально вырастает в звезду, потому что на тех технологиях талантливому человеку очень просто вырасти.

– Были ли у Вас курьезные случаи в концертной жизни?

– Да. Говорят, что можно забыть выйти на сцену, а я однажды забыл уйти. Мы играли с пианистом, раскланялись, ушли, затем объявили его соло, а я забыл порядок концерта, прослушал объявление и снова вышел с ним, чтобы играть. Пианист удивленно на меня посмотрел, мы оба поклонились, он сел и стал играть какую-то собственную фортепианную балладу, о которой я не имел представления. Я понял свою оплошность, но не мог уйти в середине номера со сцены, встал за инструмент, прислушался, как он провел тему, благо тональность была простая, тихонечко “пощупал” ее на вибрафоне, кивнул, что хочу поимпровизировать, и стал варьировать продолжение. Он сыграл гармонический аккомпанемент, я “раскатал” финальный аккорд, мы поклонились, и все закончилось благополучно. Он потом только “даааааа!” протянул.

– Действительно, очень смешно. Спасибо за разговор и желаю Вам творческих успехов и счастья.

Заметка: Кондиционеры, как и любое вентиляционное оборудование, могут включать в себя много возможностей. О которых вы сможете узнать на сайте ozonair.ru. Добро пожаловать!